Рукописи не горят. 

Горят наши чувства и мысли.

1. Дверь без замка.

Когда это было – кто ж помнит. Было, и всё. А может быть, и не было. Возможно, мне просто очень хотелось, что б было именно так. Или иначе. Но что б было так, как надо, так, как мне хочется. А что мне хочется? Как мне надо?

Мысли путаются. Много их. Все разные. Друг за дружку цепляются, в цепочку связываются. Вьётся цепочка, как дым из трубы. Не поймать, не ухватить. Вышел из трубы и растворился в небе. Как и не было никогда, только копоть осталась.

Где и белый дымок. Светлый, ласковый. А то и черный, злой, удушливый. По-разному бывает. Оно и в небе так же. То тучи грозовые, мрачные, тяжелые. То облака причудливые. То дымка, солнышком подсвеченная. Когда - ни облачка. Светло, просторно, радостно.

Где эти облака и тучи возникают? Куда направляются, откуда? Один лишь ветер знает. Он ими управляет и командует. Не видимое - управляет тем, что видим. Как ветер, которого мы не видим, раскачивает видимое нами дерево.

Что чувствуем - подвластно лишь тому, что ни понять и не увидеть. Движением силы чувств и мыслей руководит не ведомое нами. Мы вольны думать, так или иначе. Но нечто есть, что управляет этим. Тем, что считаем мы своим.

Вот с такими мыслями иду по лесу. Ни луны, ни солнца не видно. И не темно, и не светло. Всё в полутонах, как будто яркость выключили. Выхожу на поляну, а на ней дом стоит. Да и дом-то не дом, избушка просто, как заброшенная. Но от нее как будто свет исходит. Как светится изнутри она. Чудеса! Что только не привидится.

Захожу в избушку - никого нет. Но тепло, уютно. Стол и кресло, вот и всей мебели в доме. И камин горит. В стену вмонтирован. Ярко горит, лучится пламя – глаз не оторвать. Огонь ровный, мощный, но ласковый какой-то.

Сел в кресло, мягко, но не уютно. Не удобное кресло оказалось. Оно и понятно, не моё это кресло, вот и не уютно мне в нем. А где ж хозяева? Избушка явно обжитая.
Встал, огляделся кругом, и вдруг замечаю, что в углу темном еще и сундук стоит. Старый такой, огромный. И вроде как сидит на сундуке кто-то. Точно сидит. Старушка древняя. Как это я сразу-то не заметил?

- Здравствуйте, бабушка. Извините, бродил вот по лесу и к Вам заглянул на огонек. Не сразу Вас заметил, на камин Ваш засмотрелся.
- Здравствуй, человек добрый! Не за что извиняться. Я всегда гостям рада. Да и не часто они у меня бывают. Одна живу.

Старушка встала, усадила меня на выдвинутый из-под стола табурет, накинула на стол светлую скатёрку и стала угощенье выставлять.
Сказка, не иначе!

- А что, Бабушка, давно здесь живете?
- Да вот всю жизнь и живу. Раньше муж у меня был, дети. Теперь одна живу. Муж умер, дети разъехались. Приезжают иногда, к себе зовут. Да не хочу я уезжать. Нравиться мне здесь.
- А не тяжело, не страшно?
- Да кого мне бояться? Сам видел, даже замка на двери нет. И не было никогда. Так уж муж мой хотел. Считал он, что замки и решетки всякие для воров придуманы. В открытую дверь им и не интересно. Да какая корысть может быть, раз дверь без замка. Так и прожили жизнь. А как его не стало, так я менять ничего уже и не хочу.

2. Разговор с собой.

- Интересный человек Ваш муж был? Необычный?
- Вовсе нет. Самый обыкновенный. Плотничал он по округе, столярничал дома. Очень ему это нравилось. Говорил, что камень, или железо, мертвое. А дерево всегда живое, с ним и поговорить можно.
Но говорил он не много, всё больше молчал. Он и ремесло свое почитал, что можно молча работать, не о чем разговаривать. Как, впрочем, любое ремесло. Руки делают, а голова свободна. Я всю жизнь по хозяйству занималась, тоже всё больше молча. Хотя поговорить очень люблю. Но уж сложилось так, что большую часть жизни сама с собой разговаривала. Тоже интересно. А ты-то разговариваешь с собой?
- Не часто.

И тут мне подумалось. А ведь с собой я и вовсе не разговариваю. Даже когда один, всё равно не с собой, а с кем-то «диалог» веду. Или что-то кому-то доказываю.

А как это сам с собой? Как часто я слышал эти слова. «Сам с собой». А что это значит? Что нового можно сказать самому себе? Что можно спросить у себя, если ты сам не знаешь? А если знаешь, зачем спрашивать? А если не знаешь, то как ты сможешь ответить? ... А вот сейчас я с кем разговариваю? Получается сам с собой. Именно с собой. Значит, всё же, разговариваю?

- Задумался о чем? Чай готов.
Я как очнулся от своих, вдруг нахлынувших, мыслей. Старушка тем временем закончила хлопотать у стола и внимательно на меня смотрела.

- Есть и кофе растворимый. Раньше я очень его любила. А сейчас стоит в буфете, для детей купила, а сама уже и не хочу. Даже запах не очень нравится. Слишком резкий для меня. А вот чай до сих пор крепкий люблю. Мы с мужем моим часто вечерами просто сидели и чай пили. Крепкий, ароматный. Он всегда без сахара обходился, ну и я постепенно привыкла. Сейчас только без сахара и пью. С медом иногда. Вот мед в горшочке, угощайся на здоровье. Так о чем задумался, добрый человек?

Ну как мне старушке поведать, о чем именно я задумался. Рассказать, что тоже сам с собой разговариваю, но не понимаю, как это происходит, а главное зачем? Все разговаривают и понимают что к чему, а я один такой умник, задумался, как это происходит. И, главное, ни как, а зачем?

И вдруг совершенно неожиданно выпалил: «Вот Вы всю жизнь сами с собой разговариваете, а как это, зачем, какой смысл»?
Это прозвучало настолько неожиданно, прежде всего, для меня самого, что я замер и широко раскрытыми глазами уставился на бабушку.
А её это совсем не смутило. Во всяком случае, внешне она оставалась совершенно спокойной. Или мне так показалось?

 3. Нас двое? Я не одинок?

- Так это я могу объяснить.
     Заговорила она легко, с доброй улыбкой.
- Я тоже раньше не совсем понимала, да муж покойный мне и разъяснил однажды.

Я это так поняла. Есть у нас вроде как два чего-то, вот названия уже и не вспомню. Муж это как-то по-ученому называл. А я ученые слова плохо запоминаю. Но не важно это.

В общем, есть как бы двое нас. Ну, внутри у нас, нас двое. Я это так поняла. Один, стало быть, от Бога, а вот второй тоже как от Бога, но другой. Тот, который первый, ну совсем от Бога, он всё про тебя знает. И не только про тебя, а вообще всё знает. Вроде это как маленький Бог, или часть его. А вот второй только думает, что он все знает, всем ведает. Первый тихонечко внутри сидит и за всем наблюдает, вроде как записывает даже. А второй как раз всё и делает. Всю жизнь устраивает. Думает, решает задачи всякие житейские. Всё-всё делает.

И когда всё у него получается, так как надо, он и своим умишком догадывается. А вот если крепко о чем-то подумать надо, он к тому первому, ну что совсем от Бога, обращается. И тот первый, стало быть, главный его советчик. Он всё наперед всегда знает. Ну, прям как сам Бог. Вот и разговаривают они промеж себя, эти наши двое. И получается, что мы сами с собой разговариваем.

Вот не вспомню, как первого-то звали. Второй вроде как сознание, что ли?
- Подсознание, первого звали?
- Вроде нет. Мудреное слово мой Петр Адамович произносил. Ученое. Это попроще, я бы запомнила.
- Петр Адамович - муж Ваш?

- Да, он самый. Так его звали. Царствие ему небесное. Светлый был человек, мудрый. Многие к нему за советом приходили, никому не отказывал. Только вот советы его порой и я не сразу понимала. Он вообще не шибко разговорчивый был. Иногда придёт кто, он долго слушает, никогда не перебивает. Потом опять молчит. Думает. А может сам с собой советуется? Ну, с тем первым. А как заговорит, так все больше сказками какими-то. Сразу-то и не понять. А потом всё так и сбывается, если конечно слушаешь советы его. Кто не понимал сразу, ко мне потом потихоньку подходили, переспрашивали. Я уж как могла, объясняла. Так и сама уму-разуму училась.

- А сейчас к Вам советоваться приходят?
- Конечно, приходят. Только редко. Я же не умею так объяснять. Все больше по-простому.

Старушка неожиданно замолчала, и в тишине стал отчетливо прослушиваться легкий треск горящих поленьев.

4. Очаг.

- Камин у Вас интересный. И огонь горит так ровно. Не Перта ли Адамовича работа?
- Какой камин? Где?
- Так вот же! – И я рукой показал, где именно камин. Даже самому неловко стало.
- А! Ты про это! Да, это Петра Адамовича работа. Только не камин это - очаг. А ты подойди поближе.

Я встал и через три шага вплотную приблизился к камину-очагу. То, что я увидел, меня совершенно потрясло и ошеломило. На какое-то время я потерял дар речи.

- Да не бойся ты. Голос старушки звучал весело, с легкой иронией и как будто очень издалека.
- Так он нарисованный? - только и смог прошептать мой вдруг осевший голос.
- Конечно. Это Петр Адамович как бы мою жизнь нарисовал.

     На стене действительно была прикреплена большая картина, и начиналась она практически от пола. Это был холст, натянутый на подрамник. Самой рамы не было. И на холсте, маслом, был изображен горящий очаг. Действительно, именно очаг, а не камин вовсе. И нарисован он был крупными мазками. Отчетливо видны были следы кисти.

     Но как же так? Этого просто не может быть. Когда я вошел, на этом месте точно настоящий огонь был. Ничего нарисованного. Я точно ощущал тепло, видел мерцание пламени. Даже потрескивание поленьев слышал. Да и запах. В доме явно присутствовал легкий запах костра. Я не мог перепутать. Это любимый мой запах.

- Ты не пугайся так. Я поначалу и сама пугалась, а теперь привыкла. Присядь, чайку попей, чего колом стоять. Всё по порядку тебе и расскажу, коль интерес имеешь.

5. Петр Адамович.

     Я медленно сел, взял в руки кружку с остывшим чаем, и только тогда отважился посмотреть на хозяйку дома.
     Хранительница очага спокойно встала, подошла к холсту, дотронулась до него, как бы погладила. Затем вернулась на свое место за столом и поведала удивительную историю.

Я уже говорила тебе, что был мой Петр Адамович человеком мудрым и не многословным. И вот однажды, давно это было, принёс он в дом эту картину. Поставил её у стены и сказал – это твоя жизнь! Так прямо и сказал. Я ничего не поняла, но и спрашивать не стала. Раз он так говорит, значит, так оно и есть. Всегда ему верила.

     А он шутил. Нельзя, говорил, верить никому кроме как самому себе. Себе самому и верить, и доверять можно. Только вот не сознанию своему, а вот тому первому. Ну никак не могу это слово вспомнить.

     Так вот, говорит он мне, на холсте твое «Я» и сесть. Ну как бы вот то первое «Я». И рассказал мне как этим пользоваться. Надо смотреть на него. Просто смотреть и молчать. И представлять себе, что это живой огонь твоей Души. Что это Душа твоя и есть.

     Долго я смотрела, но никак в толк взять не могла, как же это моя Душа, ведь это просто нарисовано на холсте.

Но постепенно, неожиданно как-то, вдруг стал огонь этот нарисованный оживать. Я и тепло стала чувствовать, даже запах. Приятный такой запах. Поначалу он только иногда «оживал», но потом постоянно гореть стал. Как печка в доме. Я даже привыкла. Как не посмотрю, а он всё горит.

     Только замечать стала, что горит он всегда по-разному. То ярко так, весело. Трещит себе что-то, искрами поигрывает. А то вдруг как-то притухает, как будто. Вроде как погаснуть собирается.

Это и рассказала я Петру Адамовичу. А он мне ответил, что огонь этот от моих мыслей зависит. Как бы дрова это для него, мысли мои. И если они светлые, чистые, правильные для меня, то и горит огонь мой весело и ярко. Но если вдруг я что худое подумаю, или вредное для себя, не правильное, так он сразу и отзывается. Как бы болеть начинает, чадить, тухнуть.

     Случилось раз, что чуть совсем не погас. Одни головёшки чуть тлели. Я так перепугалась, стала свои мысли перебирать в порядок приводить. Прощение на всякий случай у всех попросила, да и сама все свои обиды из головы выпустила.

И разгорелся мой огонь, не сразу, но разгорелся. Вот тогда и задумалась я, что за мысли у меня такие, чуть огонь мой не загасили. И ведь вспомнила, поняла.

6. Мысли .

Я тогда одна в доме жила. Петр Адамович на неделю уехал. Заказ у него, что ли, какой-то большой был. Ну и привиделось мне, что любовница там у него завелась.

Сама не понимаю, как такое мне в голову пришло. Никогда он ни малейшего повода не давал. Но вот приревновала я его, на пустом месте получается. И ну давай себя накручивать. А картинки в голове моей одна другой похабнее. И такой он, и сякой. Накрутила себя фантазиями своими, дальше некуда. Еле заснула вечером. А как утром проснулась, так опять обиду свою вспомнила. Пуще прежнего давай себя накручивать. На очаг то свой взгляд бросила, а он чуть теплится, бедняга. Так я перепугалась, что даже думать про измену перестала.

Вспомнила, что он моими мыслями питается, и давай быстрее что-то хорошее думать. А как? Все мысли всё равно к ревности моей притекают. Не могу не думать я об этом. Кипит же всё во мне. И страх, что одна останусь, да и боль, обида. Злость и на него, и на себя. А огонек мой все затухает. Вот-вот совсем погаснет.

Сообразила я, что раз он так на мысли мои реагирует, значит не верные они. Нет там никакой измены, придумала я все. Что ж я сама себя-то гублю?

Села я тогда, расплакалась. Так мне жалко себя стало. Но остатки сил собрала, и, глядя прямо на очаг, прощения попросила, у мужа своего любимого, Петра Адамовича. Много добрых, ласковых слов ему наговорила. И опять заплакала. Но вижу сквозь слезы, разгорается огонь мой. Язычки пламени появились. У меня и слезы пропали. Долго я еще сидела, добрыми, теплыми словами свой огонь подкармливала. А как он вновь разгорелся, так мне радостно стало, светло. Как родилась заново.

7. Спокойствие .

Вот с тех пор я все свои мысли со своим очагом сверяю. Поначалу постоянно следила. Чуть что не так с очагом, сразу сажусь и мысли свои проверяю. Всегда находила те вредные для меня, что огню моему не нравятся. Так и привыкла.

Постепенно дурные мысли и появляться перестали. Горит мой огонек ровно, спокойно. Ничего ему не мешает. И мне спокойно на душе. Значит все правильно, как нужно со мной происходит.

А если не знаю, как поступить, так тоже к очагу своему подсаживаюсь. Вот в кресло это самое, мне его мой Петр Адамович смастерил. И начинаю думать, как мне поступить. Разные варианты перебираю, а сама за огнём наблюдаю. Как он на мысли мои реагирует. И сразу видно, какое решение принять. Какие мысли для меня правильные, а какие нет.

Вот такое чудо подарил мне мой Петр Адамович, светлая ему память.

8. И у тебя всё есть.

Старушка замолчала, а я вдруг заметил, что огонь в очаге как будто ярче стал.
- Вот бы мне такой очаг кто  подарили! Вся жизнь бы изменилась!
- А ты поищи у себя дома, да повнимательней. Присмотрись получше. Глядишь и отыщется. А нет, так сам нарисуй, или попроси кого.

А вот чужого не бери! Даже если очень понравится. Не твоё это, не помощник тебе. Только зря надеяться будешь. Так мне мой Петр Адамович говорил.

- А у самого-то Петра Адамовича был свой очаг? Или он только для Вас нарисовал?
- Конечно был. Только не очаг, а звезда. И только он ее видел. Вот по свету звезды своей он и сверялся, мысли свои проверял. А очаг он для меня нарисовал, что б попроще для меня было, попонятнее.

9. Дымка!

     Исчезла и избушка, и старушка. Или я перестал видеть это.

Только ясно я увидел вдруг костерок, который мой отец разжёг, когда впервые меня с собой на рыбалку взял. Очень мне тогда понравилось костёр этот. Я даже имя ему придумал про себя - Дымка. Только никому об этом говорить не стал, постеснялся. Весёлый костерок был. И понял я, что часто тот костёр свой первый вспоминаю.

     С чего бы мне его так часто вспоминать? Сколько разных костров в моей жизни было. И больших, и маленьких. На скалах, в горах Тянь-Шаня, и на снегу в Хибинах. Но вспоминается тот детский, что отец разжёг. И горит он всегда по-разному, и вспоминается всегда неожиданно.

     Как же раньше я не догадался? Теперь и рисовать не надо ничего. Свой костерок я же всегда представить могу? Даже глаза закрывать не надо. Вот он, всегда со мной.

Может быть у всех такой костерок имеется? Всё может быть. Но этот костёр только мой, и вижу его только я. И только для меня горит он, костёр моей Души.

Так вот оно и есть то первое во мне. Название вот только бабушка не вспомнила. Но это ничего, я сам название придумаю.

Гипнолог. Борис Борк